На фото мой Джек с яблоками, шишками, сухими розами, лавандой и цветами бессмертника)
БУУ!
Андерс давно так не веселился. Перед отлетом, разве что... И на последней вечеринке с дедой, накурившись в хлам. Нет, все равно, тогда не было так... улетно, безумно, хорошо - словно дурную голову оставил где-то, вывернул карманы и пустился в пляс (что ему вообще не свойственно, но разве устоишь перед этими ирландками, их смеющимися глазами и локонами, которые явно лизнуло адское пламя). Мрачные бородачи у стойки все подливали и подливали ему смолу в пивную кружку, девицы подмигивали и влекли в круг, скрипки пилили, гости пили, монеты звенели о дубовую стойку... Очень скоро его карманы и правда опустеют, а голова уж давно пуста. О чем он и сообщил соседу, к которому притерся плечом случайно, слизывая с губ пенные усы.
- Смотри, чтоб на плечах осталась, - сосед буркнул-зыркнул, да такими огненными глазами, что Андерс притормозил, вытер горячий лоб, а Браги внутри сдавленно икнул, завел еле слышно длинную песнь о тенистых аллеях и темных заводях...
Но девушки завертели Андерса в танце, оттащили, как прибой, шептали в уши, за руки крепко держали, смеялись и тарахтели, как стайка сорок. Он все тянул шею, все пытался рассмотреть, зацепиться взглядом за прямой угол плеча, за черную копну кудрей и черную же спину, будто поглощавшую свет.
- Ты кто, ты кто? - спрашивали наперебой.
- Джо-о-о... нсон, Андерс, из Новой Зе-зе-лундии, - смеялся он, подмигивая спьяну зеркалу с собственной раскрасневшейся рожей - какой-то кривой да носатой. А вокруг рожи были еще страшнее, еще странее.
- Джек, ты будешь наш Джек, - шептали отовсюду на разные голоса. - Бедный-бедный Джек, быть тебе на колу, а из внутренностей сварим чаудер погуще... А голову твою выпотрош-ш-шим, выпотрош-ш-шим, свечи в глазницы вставим, на окошко поставим!
Хрустели под ногами скорлупки от орехов, высушенные цветы и белые-белые птичьи черепа... Обернувшись, все как один, глядели на него бородачи с листьями да ветками в нечесаных головах-гнездах, облизывали бледные губы. Девицы притопывали копытцами, и уж какие-то тени-твари заколыхались в занавесях у дверей.
А ему не было страшно.
- Какой я вам Джек? Джонсон я, Андерс Джонсон! И я во-о-от с ним! - крикнул он громко и отчетливо, выловив наконец из мутного супа подозрительной толпы бледное лицо в обрамлении черных кудрей, черный воротник упрямо поднят. Уцепился за руку, потянул к себе. Какая холодная ладонь! Как приятно будет потом приложить ее к разгоряченному лбу, остудить пожар.
Глаза у незнакомца были лаковые, огромные, дикие, словно у вздыбленного коня, и Андерс шикнул ему "ш-ш-ш", как шептал бы коню, чтобы унять... Сердце отстукивало секунды, с трудом протягивая их сквозь застывшее время. И наконец незнакомец улыбнулся ему и сказал куда-то в сторону:
- И правда, ну какой же он Джек?
И танец в пабе понесся вскачь, захохотали у барной стойки, зарыдали скрипки, отступило в угол что-то огромное, черное, ледяное.
Холодные руки обхватили Андерса покрепче, и вот уже они плясали вдвоем, и голова была на месте...
Только сердце было не на месте теперь.